Проект _Сердцеведение_ :: Л.Н.Толстой :: ДУХОВНЫЙ И ЖИЗНЕННЫЙ ОПЫТ ФИЛОСОФИИ НЕПРОТИВЛЕНИЯ ТОЛСТОГО

ИННОВАЦИОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ТГПУ ИМ. Л.Н.ТОЛСТОГО

ДУХОВНЫЙ И ЖИЗНЕННЫЙ ОПЫТ ФИЛОСОФИИ НЕПРОТИВЛЕНИЯ ТОЛСТОГО (ПРИНЦИПЫ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ЗАПОВЕДИ НЕПРОТИВЛЕНИЯ В ЖИЗНИ)

Следование заповеди непротивления предполагает определенную программу действий, в рамках которой реакция непротивления злу силой является осознанной, продуманной позицией. Ненасильственная реакция на зло не есть спонтанная, врожденная реакция души, подобная природной доброте. Скорее здесь имеет место изначально агрессивный импульс. Рационализм толстовского учения во многом определяется именно необходимостью быть готовым к непротивлению, проявлять усилие сознания, подавляя естественное желание покарать зло, отомстить обидчику, осудить грешника, применить силу к злодею и т.п.

Для того, чтобы реакция непротивления стала естественным выражением чувств, человек должен последовательно сформировать соответствующую духовную установку. В этом отношении идеальной позицией непротивления, переводящей ее в разряд врожденных импульсов, является святость. Чем более свят человек, тем естественнее в нем проявляется сила непротивления. «Святой остановит злодея и взглядом» (Л.П. Карсавин). Не случайно Толстой постоянно обращался в своей жизни к опыту святых, юродивых и мудрецов. Ориентируясь на высшие образцы духовной жизни, Толстой разработал определенную «программу непротивления» применительно к общей, мирской жизни. При этом он исходил из того, что осуществление заповеди непротивления возможно и целесообразно не в особых, искусственных условиях жизни - в монастыре, общине и т.п., а в миру, в совместной жизни людей. В этом плане семья была для Толстого «моделью мира», а уход из семьи во многом воспринимался как бегство от мира, разрыв связей с миром, чреватый искажением, нарушением реальных, жизненных условий проведения «эксперимента» по непротивлению. В одном из писем Толстой заметил: «По моему мнению, жизнь человека, следующего заповедям Христа, никак не может проявляться в особом внешнем положении, жизни в общине, жизни пустынника и т.п. Все дело в духовном состоянии, в той духовной работе, которую производит над собой человек, чтобы осуществить в жизни ту истину, ради которой он живет». Таким образом, «программа непротивления» Толстого представляет собой широкую, жизненную, мирскую «модель» непротивления злу насилием, предназначенную для всех людей, во всех случаях жизни.

В чем же состоит та «духовная работа», которую должен проделать человек, чтобы осуществить в жизни заповедь непротивления? В основе «программы непротивления» Толстого лежит принцип самосовершенствования, определяющий в целом тот духовный настрой и то духовное состояние, в котором должен пребывать человек, приверженный идее непротивления.

Самосовершенствование выступает в философии непротивления Толстого в качестве главного, если не единственного средства борьбы со злом: «Побороть общее зло жизни можно только одним средством: нравственным усовершенствованием своей жизни». Ту же мысль Толстой развивает более обстоятельно в письме к одному из своих корреспондентов: «Зло, которое вы видите, есть тот материал, над которым вы призваны работать. Огорчаться на то, что зла слишком много, все равно, что плотнику огорчаться, что лес, из которого он будет рубить, слишком велик. Прием же работы над этим материалом только один: самосовершенствование».

Что же понимает Толстой под «самосовершенствованием»? В чем он усматривает его сущность? Самосовершенствование Толстой определяет вполне в сократовском духе, как «заботу о душе», как «улучшение своей души». И вместе с тем он осмысляет это понятие и в свете евангельской заповеди «божественного совершенства», как «освобождение божественного начала души». «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный», - значит: старайтесь освободить в себе божеское начало жизни». Толстой особо подчеркивает: данная заповедь не означает, что «Христос велит человеку быть таким же, как Бог, а значит то, что всякий человек должен стараться приближаться к Божественному совершенству».

Согласно Толстому, самосовершенствование есть одновременно и внутренняя и внешняя работа. С одной стороны, человек не может совершенствоваться без общения с людьми; но с другой стороны, самосовершенствование невозможно и без внутренней духовной жизни, без общения «с самим собой», происходящего, как правило, в уединении. В результате толстовская «формула» процесса самосовершенствования принимает следующий вид: «Совершенствоваться нельзя, живя постоянно в суете мирской, и еще меньше возможно, живя постоянно в уединении. Самое выгодное условие для совершенствования - это то, чтобы в уединении вырабатывать и утверждать свое мировоззрение и потом, живя в мире, применять его к делу».

Самосовершенствование, как общий принцип непротивления, предполагает прежде всего борьбу с грехами, соблазнами и суевериями - конкретными формами воплощения зла. Теория и практика борьбы с пороками - одна из важнейших составных частей философии непротивления Толстого. Ее содержание и назначение можно адекватно оценить только в рамках философии непротивления, ибо это - один из способов и одна из ступеней конкретного осуществления заповеди непротивления в жизни.

Анализируя конкретное содержание грехов, соблазнов и суеверий, Толстой, исходя из логики своего учения и собственного духовного опыта, устанавливает последовательность ступеней борьбы с грехами, соблазнами и суевериями: «Для того, чтобы жить по учению Христа, человек должен уничтожить препятствия, мешающие проявлению любви. Препятствия этому составляют грехи. Но грехи не могут быть уничтожены, пока человек не освободится от соблазнов. Освободиться же от соблазнов может только человек, свободный от обманов веры». Какие же практические шаги должен предпринять человек, чтобы избавиться от препятствий, мешающих проявлению любви? Согласно Толстому, человек может освободиться от суеверий и избежать соблазнов только с помощью разума. «Надо понимать и помнить» - вот основной «рецепт» толстовского освобождения от иллюзии зла, весьма близкий по своему духу к буддийскому пути преодоления грехов с помощью «правильной направленности мысли». В принципе данный подход является в рамках учения Толстого вполне обоснованным и оправданным, ибо соблазны и суеверия рассматриваются им как заблуждения и извращения ума.

Однако в борьбе с грехами Толстой рекомендует опираться не только на разум, хотя начинать и здесь следует с воздействия разума на привычки и чувства: «Для борьбы с привычкой греха есть два средства: первое - ясно понимать (здесь и далее курсив мой - Е.М.) последствия грехов, - то, что грехи не достигают той цели, для которой они совершаются, и не увеличивают, а скорее уменьшают животное благо отдельного человека; во-вторых, знать, с какими грехами надо начинать бороться: с какими прежде и с какими после». В связи с этим Толстой определяет последовательность борьбы с грехами, а также последовательность борьбы с проявлениями и последствиями грехов.

Согласно Толстому, борьбу с грехами следует начинать с борьбы с грехом опьянения (одурманивания), переходя затем, шаг за шагом, к борьбе с грехами праздности - похоти - корысти - властолюбия - блуда.

Однако знание одной только последовательности в борьбе с грехами явно недостаточно. Необходимо ясно представлять, от каких проявлений и последствий грехов человек в состоянии воздерживаться в первую очередь. «В борьбе с каждым отдельным грехом, - пишет Толстой, - надо начинать с тех проявлений грехов, воздержание от которых во власти человека, которые еще не стали привычкой. Такие грехи во всех родах грехов - и опьянения, и праздности, и похоти, и власти, и блуда, - суть грехи личные, те, которые человек совершает в первый раз, не имея еще привычки к ним. И потому, прежде всего от них-то и должен освобождаться человек. Только освободившись от этих грехов, человек должен начать бороться с привычками, преданием, т.е. установленными в его среде грехами. И только поборов эти грехи он может начинать борьбу с грехами прирожденными».

Тем не менее, не смотря на полное знание последовательности грехов и особенностей борьбы с ними, люди все-таки продолжают грешить, впадают в грех. Происходит это от того, считает Толстой, «что люди не знают вполне ясно, кто они такие, что такое их «я», или забывают это. Для того же, чтобы больше и яснее узнавать себя и помнить о том, кто такой человек, есть одно могущественное средство. Средство это есть молитва».

В понимании Толстого, молитва - не только средство укрепления человека в борьбе с грехами, но и способ самопознания человека, открытие в себе божественного начала. Толстовская молитва - это уже не функция разума, но проявление целостного духовного сознания, пробуждающее «чувство присутствия Бога», вызывающее «ясное сознание Бога и отношение человека к нему».

Толстой различает два вида молитвы: временную и ежечасную. К первой человек прибегает в минуты высшего духовного настроения, вызванного, например, страданиями или близостью смерти. Для борьбы же с грехами необходима молитва ежечасная. Ее назначение в том, чтобы напоминать человеку во все минуты его жизни, при всех его поступках, в чем высшее благо и смысл жизни. Ежечасная молитва, по мысли Толстого, есть как бы беспрестанное напоминание о божественной природе человека. Это - высший, духовный род памяти, погружающий человека в атмосферу нравственного совершенствования, укрепляющий власть духовного сознания над животной природой.

Оценивая возможности человека в борьбе с грехами, Толстой замечает: «Не во власти человека избавиться от греха, набиравшего привычку в течение многих годов, но совершенно во власти человека не делать поступки, которые вовлекают во грех, уменьшать привлекательность греха, поставить себя в невозможность сделать грех, отсекать «руку и глаз», которые соблазняют его. И делать это каждый день и каждую минуту. Для этого и нужна ежечасная молитва».

Окончательный вид толстовская «программа» борьбы с грехами, соблазнами и суевериями принимает в итоговом произведении «Путь жизни». Ключевым понятием и главным средством борьбы выступает здесь уже не «ежечасная молитва», а «усилия сознания». «Чтобы раскрыть для самого себя свою душу, - пишет Толстой, - человеку нужно делать усилия сознания; и потому в этих усилиях сознания главное дело жизни человека. Только усилиями сознания человек может избавиться от грехов, соблазнов и суеверий, лишающих его блага».

Философскую разработку этого понятия Толстой предпринял еще в трактате «Царство Божие внутри вас». «Усилие сознания» рассматривается им как целостная духовная установка, направленная на преодоление зла. Чтобы объяснить смысл и назначение «усилия» Толстой прибегает к аналогии из области сна: «Мы делаем усилие проснуться и действительно просыпаемся, когда сон становится ужасен и нет уже больше сил переносить его. То же надо делать и в жизни, когда она становится невыносима. В такие минуты надо усилием сознания проснуться к новой, высшей, духовной жизни».

Однако вопрос заключается в том, может ли, способен ли человек сделать такое усилие; ведь тот же пример со сновидениями показывает, что человек чаще всего не в силах изменить течение событий, поставить под контроль сознания, «управлять» образами сновидений. В связи с этим главной проблемой, с которой пришлось столкнуться Толстому, стала проблема свободы воли как условия практической реализации усилия сознания. Возможность или невозможность свободы Толстой ставит в зависимость не от внешних факторов, обусловливающих поступки человека, а от внутренних причин, которыми человек руководствуется в своих поступках. «Человек, несвободный в своих поступках, всегда чувствует себя свободным в том, что служит причиной его поступков, - в признании или непризнании истины. Так, человек, совершив под влиянием страсти поступок, противный сознаваемой истине, остается все-таки свободным в признании или непризнании ее, т.е. может, не признавая истину, считать свой поступок необходимым и оправдывать себя в совершении его, и может, признавая истину, считать свой поступок дурным и осуждать себя в нем».

Таким образом, свобода, согласно Толстому, есть возможность признания или непризнания истины: человек может, признавая открывшуюся ему истину и исповедуя ее, стать свободным и радостным деятелем «вечного и бесконечного дела», совершаемого Богом или жизнью мира; или же может, не признавая этой истины, сделаться рабом ее и быть «насильно и мучительно влекомым туда, куда он не хочет идти».

Толстой замечает при этом, что не каждая истина может служить предметом свободного выбора: признания или непризнания. Есть три рода истин. Первые - давно уже признаны или самим человеком, или переданы ему воспитанием и приняты им на веру; следование им стало для человека привычкой, второй природой. Второй род истин - туманен и неясен; это всего лишь «бессознательные предчувствия» вероятных событий и процессов. «Человек, - полагает Толстой, - одинаково несвободен в непризнании первых и в признании вторых». Но есть третий род истин, которые не стали еще для человека бессознательным мотивом деятельности, но вместе с тем уже с такою ясностью открылись ему, что он не может обойти их и неизбежно должен так или иначе отнестись к ним: признать или не признать их. По отношению этих-то истин и проявляется свобода человека».

Толстой, безусловно, имеет здесь в виду высшие, духовные «метафизические» истины, к числу которых принадлежат, в первую очередь, идеи Бога, свободы и бессмертия, а также широкий круг религиозно-философских «истин» и морально-этических ценностей, таких как благо, зло и др. В этом смысле толстовская концепция свободы является своеобразной интерпретацией библейской мифологемы свободы выбора добра и зла. Оригинальность Толстого в том, что сам факт признания или непризнания высших духовных истина становится у него необходимым условием «онтологизации» духа, становления духовного бытия. Признавая духовную истину, человек тем самым необходимо претворяет ее в жизнь, преобразует жизнь в соответствии с духом данной истины. Свобода признания истины является для Толстого и свободой ее воплощения, ибо невозможно, признавая духовную истину, поступать вопреки ей.

Однако само по себе следование духовной истине не является гарантией непогрешимости человеческих действий. Свобода всегда содержит в себе риск заблуждения ума и отклонения от идеала. Более того, человек, свободно избирающий истину, никогда не может быть удовлетворен своей жизнью, ибо сам акт свободы духа обнаруживает неисчерпаемые глубины божественного совершенства. Отсюда, парадоксальность толстовского понимания сущности человеческой свободы, которую весьма остроумно подметил А.А. Гусейнов: «Ничто не может воспрепятствовать человеку поступать так, как он считает правильным, но никогда он не будет считать правильным то, как он поступает».

В результате исследования границ человеческой свободы Толстой приходит к выводу, что возможность усилия сознания коренится в свободе признания и выбора духовных истин.

Конкретизируя этот тезис и переводя его практическую плоскость, Толстой подчеркивает, что свобода проявления усилия сознания определяется тем фактом, что духовная, истинная жизнь человека протекает только в настоящем времени. Только «в мгновении настоящего человек всегда свободен» и «только в настоящем проявляется свободная божественная сила жизни». Поэтому «только в мгновении настоящего человек может сделать то усилие, которым берется Царство Божие и внутри и вне нас». Метод «ежечасной молитвы» в борьбе с грехами дополняется здесь методом «ежеминутного» и «ежемгновенного» усилия сознания. Отсюда толстовское требование творить добро в данный, настоящий момент времени: «только сейчас». Будущего и прошлого добра нет; есть только добро настоящее. Точно также и любить, прощать, не противиться злому и т.п. можно только в настоящий момент времени. Именно в этом случае, полагает Толстой, у человека будет достаточно сил, чтобы совершить эти поступки.

В этой точке развития философия непротивления Толстого непосредственно соприкасается с жизнью, становится философией и этикой «настоящего». Очевидно, что отношение к такой философии как к «теории» и к «учению» придает ей неизбежный оттенок абстрактной моралистической проповеди, ибо переводит ее в ряд «прошлого» или «будущего». В этом кроется непреодолимое противоречие толстовского замысла «философии непротивления». Собственные усилия сознания, проявляемые им в «настоящем», он вынужден был «доносить» до других. Останавливая мгновение, он неизбежно умерщвлял живую силу духовных истин. В этом смысле «философия непротивления» Толстого неуловима и непередаваема. Она существует только в настоящем, в том времени, в котором ее непосредственно творил сам Толстой. Мы имеем дело только с «буквой», но не с духом этой философии.

Но философия осуществления духовных истин в жизни, философия духа в целом и не может быть ничем иным как философией «настоящего», философией «мгновения». В этом плане все толки о толстовском «рационализме», «морализаторстве» и т.п. сразу же лишаются своей почвы. Вся сумма религиозно-философских и морально-этических идей Толстого переплавляется в горниле настоящего и превращается в единый «слиток» усилия сознания - вечно живой, конкретно-действенный. «Морализм», «рационализм» и т.д. это только «руда», из которой чеканится ежесекундная готовность и способность творить добро, любить врагов, не противиться злому и т.п. Такова здесь логика воплощения духовной истины.

Каковы же конкретные формы проявления усилий сознания? «Главное усилие, которое должен делать над собою человек для доброй жизни, - считает Толстой, - это то, чтобы не делать того, чего не должно делать». На первый взгляд кажется парадоксальным, что Толстой, утверждая примат деятельности в настоящем, связывает начальную позицию усилия сознания неделанием. Однако такой подход вполне оправдан. В первом случае Толстой говорит о «творении добра» в настоящем; во втором - о свободе воздержания от зла. При этом Толстой полагает, что «гораздо больше силы нужно для воздержания от зла, чем для делания самой трудной вещи, которую мы считаем добром». Кроме того, прежде чем начать делать добро, необходимо уметь воздерживаться от зла. Не противиться злому может только тот, кто не имеет зла в себе и не способен делать зло другим. Не удивительно, что неделание становится одним из ключевых понятий философии непротивления.

Что же понимает Толстой под «неделанием» и в чем он видит смысл усилия неделания? Толстой определяет неделание как воздержание от злых мыслей, лишних слов и дурных поступков. Само воздержание выступает при этом как одно из основных условий свободы. «Хочешь быть свободен - приучай себя воздерживаться в своих желаниях». В этом смысле толстовская формула свободы как признания или непризнания истины по логике должна предполагать также и неделание. Что здесь имеется в виду? Прежде всего, то, что само претворение истины должно основываться на целесообразности мирового порядка. Неделание и есть вера в целесообразность мирового порядка, в разумность мировой жизни, с которыми приходят в столкновение неразумностью и ненужностью человеческой деятельности. Человеческое неделание позволяет при этом проявиться вечной божественной деятельности как внутри человека, так и вне его.

В этих мыслях Толстого легко узнается даосский принцип недеяния – «у вэй». Толстой и сам не скрывает этого, прямо ссылаясь в своей статье «Не-делание» на Лао-цзы: «Все бедствия людей, по учению Лао-цзы, происходят не столько от того, что они не сделали то, что нужно, сколько оттого, что они делают то, что не нужно делать. И потому люди избавились бы от всех бедствий личный и в особенности общественных, если бы они соблюдали неделание». Варьируя эту мысль, Толстой формулирует своего рода «золотое правило» неделания: «Только не делай того, чего не должно делать, и ты сделаешь все то, что должно».

Наряду с этим неделание рассматривается Толстым и как отказ от внешней деятельности, не имеющей нравственного значения и духовной ценности. «Для истинного движения жизни, - замечает Толстой, - не только не нужна, но вредна внешняя суетливая деятельность. Главный вред человечеству не от праздности, от делания того, что не нужно и вредно».

Все это подводит Толстого к необходимости обоснования усилия неделания как базовой установки в борьбе со злом. В чем же усматривает Толстой главный смысл данного «отрицательного» усилия? Прежде всего, в том, чтобы стать свободным от инерции жизни, от внешней причинно-следственной зависимости. «Для того, чтобы наступило Царство Божие, - пишет Толстой, людям нашего времени нужно одно: нравственное усилие. Усилие это не есть усилие движения, усилие открытия нового миросозерцания, новых мыслей и совершенно особенных новых поступков. Усилие, которое нужно для вступления в Царство Божие или в новую форму жизни, есть усилие отрицательное (здесь и далее курсив мой - Е.М.), усилие неследования за потоком, усилие неделания поступков, не согласных с внутренним сознанием».

Отрицательное усилие, неделание готовит почву для положительных усилий сознания, непосредственно проявляющихся в борьбе с грехами, соблазнами и суевериями. Положительные усилия - это «усилия мысли». Согласно Толстому, нельзя избавиться от грехов, соблазнов и суеверий «телесными усилиями». Избавиться можно только усилиями мысли, ибо все великие перемены в жизни человека и всего человечества и совершаются в мысли. Для того, чтобы могла произойти перемена чувств и поступков, считает Толстой, должна произойти прежде всего перемена мысли.

Определяя положительные условия в борьбе с грехами, соблазнами и суевериями, Толстой устанавливает следующую зависимость: усилие самоотречения освобождает людей от грехов; усилие смирения - от соблазнов; усилие правдивости - от суеверий. Понятия самоотречения, смирения и правдивости рассматриваются Толстым как определенные ступени нравственного совершенствования - на пути к высшим образцам духовной жизни: святости, юродству, мудрости - которые являются необходимым условием непротивления. Естественно, что не каждый самоотверженный, смиренный и правдивый человек является «непротивленцем», но каждый «непротивленец» непременно должен обладать качествами самоотречения, смирения и правдивости. Без них человек просто не сможет найти в себе силы не противиться злому, либо же его позиция будет внешней имитацией непротивления, означая в действительности нерешительность, страх, слабость, равнодушие и т.п.

Говоря о необходимости самоотречения, Толстой подчеркивает, что все телесные грехи - блуд, праздность, корыстолюбие, гнев, властолюбие и др., возникают вследствие отождествления своего «я» с телом, подчинении души телу. Поэтому главным условием и предпосылкой избавления от грехов является перенос своего «я» с в область души, признание духовного, божественного начала в человеке, необходимость подчинения ему телесной, животной природы. Именно это и оправдывает самоотречение как «естественный», разумный момент эволюции человека. При этом Толстой подчеркивает, что самоотречение не есть «отречение от себя», а только перенесение своего «я» из животного существа в духовное. Такое отречение не есть отречение от жизни. Напротив, «отрекаться от жизни плотской, значит усиливать свою истинную духовную жизнь». В этом смысле самоотречение «не есть подвиг», а «неизбежное условие жизни человека».

Толстой замечает, что не каждое духовное самоотречение может быть оправдано. Отречение от телесной жизни только тогда ценно и радостно, когда оно имеет религиозно-нравственное назначение, т.е. когда человек отрекается от себя, своего тела, для того, чтобы исполнить «волю живущего в нем Бога». Если же самоотречение совершается в интересах исполнения воли других людей, то оно лишено духовного смысла и является «неестественным» и ненужным делом.

Толстой показывает, что самоотречение непосредственно связано с непротивлением злому, ибо всякая ненасильственная борьба со злом необходимо предполагает возможность жертвы человеческой жизни во имя высших духовных целей. В жизни каждого отдельного человека и всего человечества действует один и тот же закон, считает Толстой: «для того, чтобы улучшить жизнь, надо быть готовым отдать ее». Этот «закон самоотречения» является необходимой частью универсального «закона любви».

Толстой не ограничивается только рассмотрением общего смысла и назначения «закона самоотречения». Он намечает и конкретные пути его реализации. Одно из правил самоотречения, по Толстому, гласит: «Единственно радостное дело жизни - это растить свою душу, а для роста души нужно отречения от себя. Начинай отречение в малых делах. Когда приучишь себя к отречению в малых, осилишь отречение и в больших».

Если усилие самоотречения есть средство борьбы с грехами, то усилие смирения способствует избавлению от соблазнов. Согласно Толстому, соблазн - это ложное представление человека о своем отношении к миру. И изменить это отношение можно только усилием смирения. Смысл смирения - в единении с другим: в соединении души с Богом, в соединении с людьми любовью, наконец, единении со всем живым. Главный путь, ведущий к смирению, - преодоление соблазна гордости. Только смиренный человек, поборовший в себе соблазн гордости, может «унизиться» до непротивления злому, поскольку именно гордость «извращает» мотив непротивления, заставляя человека считать себя «лучше» злодея и «сильнее» зла.

Толстовскую «программу» борьбы с соблазном гордости можно суммировать в следующих практических правилах:
- сравнивай себя только с высшим совершенством, а не с людьми, которые могут быть «ниже» тебя;
- остерегайся мыслей, что ты лучше других, и что у тебя есть такие добродетели, каких нет у других;
- старайся не думать про себя хорошее; если не можешь думать о себе дурное, то знай, что дурно уже то, что ты не находишь в себе дурного;
- радуйся осуждению; остерегайся похвалы; бойся одобрения;
- постоянно лови себя на гордых мыслях;
- не бойся и не избегай унижений;
- не старайся скрывать от себя постыдных воспоминаний своих грехов;
- суди о грехах ближнего только сквозь призму своих собственных прегрешений;
- не позволяй укореняться в своем сердце чувству довольства собой и своей жизнью;
- не считай зазорным учиться у других, в том числе и тех, кто «глупее» и «злее» тебя: мудрый, смиренный человек ценит всех, ибо в каждом замечает хорошее.

В этих правилах смирения, которыми Толстой старался руководствоваться в своей жизни, четко просматриваются мотивы поведения юродивых и мудрецов, столь высоко ценимых Толстым.

Если оценивать личный опыт Толстого в борьбе со злом, его реальный вклад в дело непротивления, то следует признать, что Толстой преуспел, прежде всего, в борьбе с суевериями. В этом смысле, его учение в целом, вся его жизнь есть один живой пример борьбы и победы разума, истинной веры над суеверием.

Как известно, Толстой определял суеверие как «принятое на веру ложное учение». Освобождает от суеверия только правдивость - перед людьми и перед самим собой. Что же понимает Толстой под «правдивостью» и как возможно осуществить усилие правдивости? Согласно Толстому, правдивость есть знание и исповедание истины на основе требований разума. «Хотя бы весь мир признавал учение истинным и как бы древне оно ни было, человек должен проверять его разумом и смело откидывать, если оно не сходится с требованиями разума». «Все суеверия: и государства, и науки, и ложной религии, - есть только извращения мысли, и потому избавление от них возможно только приложением к ним требований истины, открываемой разумом».

Итак, ключевым понятием, выражающим суть борьбы с суевериями, является разум. Для Толстого разум есть высшая ценность жизни. Он стоит в одном ряду с основными духовными началами бытия: верой, душой, Богом. Разум «первичнее», чем свобода и истина. И если познание истины делает человека свободным, то только в силу того, что эта истина открывается разумом.

Главную ценность разума Толстой усматривает в том, что разум «один во всех людях». Общение людей, воздействие их друг на друга основано именно на разуме. Для каждого человека обязательно требование единого во всех разума. Тем самым, разум оказывается единственно надежным критерием духовного и практического знания, наиболее достоверным средством духовного общения и единения людей. Согласно Толстому, у человечества просто нет более «объективных», общезначимых и общепризнанных способов взаимопонимания и взаимодействия. Ни вера, ни чувство, ни интуиция, ни духовный опыт, ни нравственные понятия и т.п. не могут претендовать на ту «общечеловечность», которая свойственна разуму. Вот почему не нравственное чувство, а разум «открывает человеку смысл и значение его жизни». И именно поэтому «разум проверяет положения веры». Точно также разум выверяет духовный опыт, контролирует интуицию, «принимает» откровение. Вера в силу разума должна лежать в основе всякой другой веры, полагает Толстой. Единственное, чего не может разум - это понять, что такое он сам. Ведь что бы мы ни определяли, мы определяем это всегда на основе разума. Но на основе чего может быть определен сам разум? «Неопределимость» разума еще раз доказывает, что учение Толстого нельзя зачислять в разряд рационализма. Ибо как можно считать рациональным учение, в котором рационально-логической процедуре не может быть подвержен основополагающий принцип? Подчеркивая неопределимость и невыразимость разума, Толстой вынужден принять его в качестве несомненного, самоочевидного и самодостоверного начала на основе целостного духовного «усмотрения». Тем же актом «духовного умозрения» человек постигает и высшие метафизические принципы бытия. В этом смысле учение Толстого скорее может быть отнесено к интуитивизму, чем рационализму, ибо разум выступает здесь инструментом духовного познания в целом. Не случайно, понятия «разумное начало» и «духовное начало» (в человеке) Толстой употребляет как тождественные. Точно также для Толстого являются тождественными понятия «разумность» и «правдивость». Очевидно, что в последнее из них Толстой вкладывает не столько морально-этический, сколько общедуховный смысл. Быть правдивым, проявлять усилие правдивости - значит не просто говорить правду, не лгать, но, прежде всего, следовать истине, соответствующей требованиям разума. Именно в этом духе Толстой и рассматривает борьбу с суевериями.

Центральным пунктом этой борьбы, во много определяющим смысл философии непротивления в целом, является вопрос об освобождении от суеверия насилия, т.е. ложного представления о том, что одни люди могут насильственным путем улучшать, устраивать жизнь других людей. Именно в этой точке философии непротивления происходит пересечение двух планов борьбы со злом: внутреннего и внешнего – «непротивления» и «ненасилия». Согласно Толстому, Царство Божие берется усилием не только «внутри», но и «во вне». При этом внешний план борьбы коренится в «отрицательном» усилии неделания: неповиновении, неучастии, непротивлении. Стоит людям перестать заботиться о делах внешних и общих, в которых они не свободны, и хотя бы малую часть той энергии, которую они употребляют на внешние дела направить на то, в чем они свободны, т.е. на избавления себя от суеверия насилия, как сам по себе разрушится насильственный строй жизни.

Для этого люди должны, прежде всего, ясно увидеть, что мир насилия основан на ложном представлении о смысле и назначении человеческой жизни. Аргументы разума против нерасчетливости, нецелесообразности, неразумности и т.п. насилия мы специально рассматривали в Главе первой нашей книги «Философия непротивления Л.Н. Толстого». Здесь же нас интересуют прежде всего практические шаги, намеченные и предпринятые Толстым для искоренения суеверия насилия. Мы уже замечали, что именно в этой области борьбы со злом Толстой, на наш взгляд, особенно преуспел.

«Программу» борьбы с суеверием насилия Толстой подробно развертывает в статье «Неизбежный переворот» (1909 г.). От общих рассуждений о недопустимости насилия, он переходит здесь к непосредственным практическим рекомендациям по изменению насильственного устройства жизни. Во-первых, считает Толстой, надо перестать самому делать прямое насилие, а также готовиться к нему. Во-вторых, не принимать участия в каком бы то ни было насилии, делаемом другими людьми, а также в приготовлениях к насилию. В-третьих, не одобрять никакого насилия. И далее, Толстой, пункт за пунктом, разъясняет и конкретизирует эти требования:

1) Не делать самому прямого насилия, значит, не хватать никого своими руками, не бить, не убивать, не делать этого ни для своих личных целей, ни под предлогом общественной деятельности.
2) Не принимать участия в каком бы то ни было насилия, значит, не только не быть губернатором, судьей, сборщиком податей (налогов), министром, солдатом и т.д., но и не участвовать в судах, выборах, армейской службе и т.п.
3) Не одобрять никакое насилие значит, кроме того, не пользоваться для своей выгоды никаким насилием ни в речах, ни в писаниях, ни в поступках; не выражать ни похвалы, ни согласия с людьми и делами, поддерживающими насилие или основанными ни насилии.

Очень может быть, замечает Толстой, что если человек будет поступать в соответствии с этими требованиями, т.е. откажется от солдатства, судов, уплаты податей, признания властей и будет обличать насильников и их сторонников, он подвергнется гонениям, преследованиям и иным видам насилия. Однако люди в большинстве своем страдают от других причин точно также, а может быть и еще больше, чем если бы они оказались от повиновения. Человек же, отказывающийся от участия в насилии, не может не открыть глаза другим людям и не привлечь многих к таким же отказам, так что власти, в конце концов, не будут уже в состоянии применить насилие ко всем отказавшимся.

По мысли Толстого, ненасильственные действия даже со стороны немногих людей должны привести к формированию и установлению в обществе «христианского общественного мнения». Всем людям или большинству людей нет необходимости следовать заповедям ненасилия. Достаточно будет, если лучшая часть человечества или даже отдельные его представители, «апостолы ненасилия», первоначально возьмут на себя миссию воплощения и осуществления высших духовных истин в жизни. Чтобы покорить инертную массу, полагает Толстой, есть только одно единственное средство: «христианское общественное мнение, которое может быть установлено среди этих людей только истинно христианским учением, подтвержденным истинным христианским примером жизни».

Для самих же носителей и глашатаев истины непротивления все эти соображения не могут служить непосредственным мотивом позиции ненасилия, ибо ответ на вопрос о том, что делать человеку, признающему истинность и приложимость к жизни закона любви, не может быть основан на предполагаемых последствиях. Если человек верит в закон любви, то он будет исполнять требования любви и воздерживаться от насильственных действий независимо от каких бы то ни было соображений о последствиях, а только потому, что он верит и не может поступить иначе.

В сформулированных Толстым правилах освобождения от суеверия насилия отчетливо звучат мотивы неповиновения и неучастия. Если судить по «Яснополянским запискам» Маковицкого, и по таким работам «позднего» Толстого, как «Конец века», «О смысле и значении русской революции», «Неизбежный переворот» и др., то с начала века интерес Толстого был прикован к «массовым» формам непротивления, обоснованию принципа непротивления как средства социального переустройства жизни. Так, в статье «Конец века» Толстой говорит о предстоящем перевороте как своего рода «революции» неповиновения, неучастия и пассивного противления. Характерно, что этот переворот Толстой связывает прежде всего с русской революцией, с «умопеременой» в сознании русского народа, живущего в своем огромном большинстве «самой естественной, самой нравственной и независимой земледельческой жизнью». «Русская революция, - замечал Толстой, - должна разрушить существующий порядок, но не насилием, а пассивно, неповиновением».

Тем не менее, любой внешний, социальный переворот, по мысли Толстого, начинается с внутреннего усилия сознания и заканчивается «умопеременой». Главный тезис Толстого гласит: борьба со злом должна совершаться, прежде всего, в сознании. «Только когда в мыслях своих человек будет стремиться к самоотречению, смирению, правдивости, только тогда он будет в силах бороться и на деле с грехами, соблазнами и суевериями».

Таким образом, философия непротивления Толстого разворачивается на границе «ментальности» и «темпоральности». «Рациональность» толстовского учения приобретает тем самым «онтологический» смысл: время как бы «проявляет» черты духовности, наполняет высшие духовные истины реальным жизненным содержанием. Философия непротивления Толстого совершается всегда в настоящем: это главный залог осуществления истины непротивления в жизни.

Перед нами своеобразный «онтический» платонизм, закрепленный в идеальной «толстовской общине», подобно тому, как Платон закрепил свою идею в идеальном государстве. Однако, в отличие от платоновского государства, толстовство есть реальный социально-этический феномен: тип мировоззрения и опыт «массового» непротивления.

P.S. Мелешко Елена Дмитриевна - заведующая кафедрой философии ТГПУ им. Л.Н. Толстого, доктор философских наук, профессор, автор многочисленных работ по философии, учебников, учебных пособий, монографий, в том числе книги "Философия непротивления Л. Н. Толстого: Систематическое учение и духовный опыт" (Тула, 1999). Образование - факультет философии МГУ.

Если Вы нашли опечатки или хотите сообщить полезную информацию по данной теме, Вы можете добавить комментарий или отправить письмо

Используются технологии uCoz