Амонашвили Шалва
Александрович, грузинский педагог и психолог. Один из создателей системы
начального обучения детей шестилетнего возраста. Опубликованы труды по
психологии и методике начального обучения.
Он
подрабатывал пионервожатым в одной из грузинских школ. Ходил степенной походкой
в костюме и галстуке, как и подобает наставнику. Старался делать все правильно,
потому что знал: это временно. Связывать свою судьбу со школой молодой
студент–востоковед Шалва Амонашвили, понятное дело, не собирался. В мечтах
рисовалось совсем другое будущее — журналистика или дипломатия, в общем, что–то
весомое и модное. Когда на встречах с коллегами из разных стран Амонашвили
рассказывает, как он попал в педагогику, те удивленно восклицают: “Не может
быть!”. И вот почему.
Однажды — как
всегда степенный и подтянутый — он поднимался по лестнице, навстречу ему сломя
голову несся школьник. Шалва–вожатый, естественно, не мог стерпеть такого
безобразия. Остановил сорванца и ка–ак закричит: “Ты какое имеешь право здесь
бегать? Это же школа!..”. И все в таком духе, а потом взял и... влепил
мальчугану пощечину.
— Я помню, как
этот пацан посмотрел на меня и сжал кулачки. Наверное, в тот момент он думал:
“Вот бы врезать в ответ этому типу по морде”, — вспоминает Шалва Александрович.
— Может, тогда и произошло мое посвящение в профессию? С того момента я не мог
найти покой, все спрашивал себя: зачем ударил мальчишку? Как вообще мог так
поступить? Я начал читать книги по педагогике и искать ответ. Его — этого
обиженного мной ребенка — я тоже искал по всей школе. Потом узнал, что он —
спортсмен, школьный чемпион по фехтованию. Теперь это большой человек в Грузии,
депутат и — мой друг. Вот так и получилось: я дал ему пощечину, а он открыл во
мне Учителя.
— Извините,
если буду неправильно произносить некоторые слова, для грузина ударение и мягкий
знак — просто катастрофа, — улыбается Шалва Александрович. — Это “заслуга” моей
учительницы русского языка. Она всегда смеялась надо мной, запугивала, кричала.
Зато у меня жена — профессор по русскому языку. Вон у нее блокнот и ручка, она
меня всегда очень внимательно слушает, записывает все мои ошибки, а вечером уже
начнется урок для меня.
Зал, где были
в основном женщины–учителя, это откровение принял на ура. Кстати, традиционные
понятия учитель, урок, школа Амонашвили трактует совершенно иначе, чем это
подается в толковом словаре и многочисленных методичках.
— Школа в
переводе с латыни — лестница, это духовное восхождение человека. Мы строим
здание и называем его школой только потому, что нет другого слова. На самом деле
Школа в Учителе. А Учитель в переводе с санскрита означает носитель света, —
объясняет Шалва Александрович. — Урок — “это форма организации учебного
процесса” — так написано в учебниках для студентов педвузов. Господи, какая
скукотища! “Приведи родителей”, “подай дневник”, “садись — двойка!” — вот она
ваша “форма”. У — это свет, РОК — судьба. Учитель дарит свет, чтобы ты нашел
свою судьбу. Педагогика — учение, а не наука, потому что наука — это когда на
ухо.
Зал, затаив
дыхание, спешно записывает за оратором постулаты Гуманной педагогики: вера в
безгрешность Ребенка и в свою Божью Искру. Может, с этого их конспекта начнется
гуманизация нашего образования? “Да нет же!” — говорит Амонашвили. Он вообще не
верит в молниеносное реформирование.
— Сейчас модно
перенимать всяческие новые веяния, переименовывать школы в лицеи, гимназии,
менять учебники, программу. Этот процесс я всегда сравниваю с новогодней елкой:
ее украшают мишурой, игрушками, но праздник заканчивается, игрушки складывают
снова в коробку, а елку выбрасывают, — досадует оратор. — Можно освоить уйму
новых методов, все дело в том, как их использовать, — говорит Амонашвили. —
Взять руку ученика и плакать вместе с ним — разве это какой–то метод, которому
можно научиться? Нет методики — есть интуиция, нет технологии — есть сердце.
Что делает
директор, когда в школу приезжают высокие гости? — продолжает Шалва
Александрович. — Показывает достопримечательности. Открывает класс и говорит:
“Вот здесь у нас лингафонный кабинет, новейшее оборудование, затем запирает
дверь на ключ и ведет делегацию дальше. Снова открывает пустой кабинет и
хвастает компьютером последнего поколения, опять закрывает на ключ. Этими
достижениями техники ученики не пользуются — вдруг сломают, чем тогда гордиться
перед гостями?
Лучше бы он
показал класс, где учитель воспитывает ребенка. Там может не быть даже
карандаша, но дело идет, потому что есть это, — говорит Амонашвили и рисует на
доске сердце.
— На одном из
семинаров ко мне подошла женщина и сказала: “Сколько мне платят — настолько я и
люблю детей. Пусть поднимут зарплату — и я буду любить их больше”.
Но ведь это
все равно, что священник скажет вам: “Заплатите мне больше и я чаще помолюсь за
вас”. У меня была любимая учительница Вару Вардиашвили, ее давно уже нет на
свете, но всегда буду ее помнить. Она пришла к нам в шестом классе. Я тогда
перебивался с двойки на тройку, но на ее уроки ходил с удовольствием.
Помню, мы
писали сочинение, а на следующий день она подошла ко мне и говорит: “Слушай, у
тебя такое красивое получилось сочинение, подари его мне”. Я опешил: “Да ну,
ерунда, что я могу...”. “Нет–нет, — возразила она, — подпиши его для меня на
память”, — вспоминает Шалва Александрович. А под конец четверти она сказала мне
шепотом, чтобы никто не услышал: “Знаешь, мои пятерки в журнале краснеют перед
твоими двойками по другим предметам”. С этого момента я начал усиленно зубрить
все предметы и окончил школу с отличием.
Сам Амонашвили
не признает оценок, считает их пощечинами, так же, как и дневники, домашние
задания и контрольные. В его Лаборатории гуманной педагогики таких понятий нет.
Вообще в нем
все необычно: и произношение, и биография, и даже талисман — книга Шота
Руставели “Витязь в тигровой шкуре”. “Я всегда ношу ее с собой и на полях пишу,
где сейчас нахожусь. У меня так заведено”, — говорит Шалва Александрович.
Кстати, в его талисмане–дневнике это уже вторая запись о Кыргызстане. Первый раз
он был у нас десять лет назад, когда, как говорит Амонашвили, демонтировали
страну. Как все же хорошо, что мы говорим с ним на одном языке и что акцент он
делает на любви.
Оригинал:
Вечерний Бишкек