С акцентом на любовь

В эти дни в малом зале Кыргызгосфилармонии проходят встречи Шалвы Амонашвили — руководителя лаборатории гуманной педагогики — с местными воспитателями, учителями и преподавателями. Такую возможность им предоставили “Союз образовательных учреждений” и Фонд Рерихов при поддержке программы “Кадры XXI века” и Министерства образования и культуры Кыргызстана.

Амонашвили Шалва Александрович, грузинский педагог и психолог. Один из создателей системы начального обучения детей шестилетнего возраста. Опубликованы труды по психологии и методике начального обучения. 

За пощечину — презрение

Он подрабатывал пионервожатым в одной из грузинских школ. Ходил степенной походкой в костюме и галстуке, как и подобает наставнику. Старался делать все правильно, потому что знал: это временно. Связывать свою судьбу со школой молодой студент–востоковед Шалва Амонашвили, понятное дело, не собирался. В мечтах рисовалось совсем другое будущее — журналистика или дипломатия, в общем, что–то весомое и модное. Когда на встречах с коллегами из разных стран Амонашвили рассказывает, как он попал в педагогику, те удивленно восклицают: “Не может быть!”. И вот почему.

Однажды — как всегда степенный и подтянутый — он поднимался по лестнице, навстречу ему сломя голову несся школьник. Шалва–вожатый, естественно, не мог стерпеть такого безобразия. Остановил сорванца и ка–ак закричит: “Ты какое имеешь право здесь бегать? Это же школа!..”. И все в таком духе, а потом взял и... влепил мальчугану пощечину.

— Я помню, как этот пацан посмотрел на меня и сжал кулачки. Наверное, в тот момент он думал: “Вот бы врезать в ответ этому типу по морде”, — вспоминает Шалва Александрович. — Может, тогда и произошло мое посвящение в профессию? С того момента я не мог найти покой, все спрашивал себя: зачем ударил мальчишку? Как вообще мог так поступить? Я начал читать книги по педагогике и искать ответ. Его — этого обиженного мной ребенка — я тоже искал по всей школе. Потом узнал, что он — спортсмен, школьный чемпион по фехтованию. Теперь это большой человек в Грузии, депутат и — мой друг. Вот так и получилось: я дал ему пощечину, а он открыл во мне Учителя.

— Извините, если буду неправильно произносить некоторые слова, для грузина ударение и мягкий знак — просто катастрофа, — улыбается Шалва Александрович. — Это “заслуга” моей учительницы русского языка. Она всегда смеялась надо мной, запугивала, кричала. Зато у меня жена — профессор по русскому языку. Вон у нее блокнот и ручка, она меня всегда очень внимательно слушает, записывает все мои ошибки, а вечером уже начнется урок для меня.

Зал, где были в основном женщины–учителя, это откровение принял на ура. Кстати, традиционные понятия учитель, урок, школа Амонашвили трактует совершенно иначе, чем это подается в толковом словаре и многочисленных методичках.

— Школа в переводе с латыни — лестница, это духовное восхождение человека. Мы строим здание и называем его школой только потому, что нет другого слова. На самом деле Школа в Учителе. А Учитель в переводе с санскрита означает носитель света, — объясняет Шалва Александрович. — Урок — “это форма организации учебного процесса” — так написано в учебниках для студентов педвузов. Господи, какая скукотища! “Приведи родителей”, “подай дневник”, “садись — двойка!” — вот она ваша “форма”. У — это свет, РОК — судьба. Учитель дарит свет, чтобы ты нашел свою судьбу. Педагогика — учение, а не наука, потому что наука — это когда на ухо.

Зал, затаив дыхание, спешно записывает за оратором постулаты Гуманной педагогики: вера в безгрешность Ребенка и в свою Божью Искру. Может, с этого их конспекта начнется гуманизация нашего образования? “Да нет же!” — говорит Амонашвили. Он вообще не верит в молниеносное реформирование.

— Сейчас модно перенимать всяческие новые веяния, переименовывать школы в лицеи, гимназии, менять учебники, программу. Этот процесс я всегда сравниваю с новогодней елкой: ее украшают мишурой, игрушками, но праздник заканчивается, игрушки складывают снова в коробку, а елку выбрасывают, — досадует оратор. — Можно освоить уйму новых методов, все дело в том, как их использовать, — говорит Амонашвили. — Взять руку ученика и плакать вместе с ним — разве это какой–то метод, которому можно научиться? Нет методики — есть интуиция, нет технологии — есть сердце.

Что делает директор, когда в школу приезжают высокие гости? — продолжает Шалва Александрович. — Показывает достопримечательности. Открывает класс и говорит: “Вот здесь у нас лингафонный кабинет, новейшее оборудование, затем запирает дверь на ключ и ведет делегацию дальше. Снова открывает пустой кабинет и хвастает компьютером последнего поколения, опять закрывает на ключ. Этими достижениями техники ученики не пользуются — вдруг сломают, чем тогда гордиться перед гостями?

Лучше бы он показал класс, где учитель воспитывает ребенка. Там может не быть даже карандаша, но дело идет, потому что есть это, — говорит Амонашвили и рисует на доске сердце.

Лестница в небо

— На одном из семинаров ко мне подошла женщина и сказала: “Сколько мне платят — настолько я и люблю детей. Пусть поднимут зарплату — и я буду любить их больше”.

Но ведь это все равно, что священник скажет вам: “Заплатите мне больше и я чаще помолюсь за вас”. У меня была любимая учительница Вару Вардиашвили, ее давно уже нет на свете, но всегда буду ее помнить. Она пришла к нам в шестом классе. Я тогда перебивался с двойки на тройку, но на ее уроки ходил с удовольствием.

Помню, мы писали сочинение, а на следующий день она подошла ко мне и говорит: “Слушай, у тебя такое красивое получилось сочинение, подари его мне”. Я опешил: “Да ну, ерунда, что я могу...”. “Нет–нет, — возразила она, — подпиши его для меня на память”, — вспоминает Шалва Александрович. А под конец четверти она сказала мне шепотом, чтобы никто не услышал: “Знаешь, мои пятерки в журнале краснеют перед твоими двойками по другим предметам”. С этого момента я начал усиленно зубрить все предметы и окончил школу с отличием.

Сам Амонашвили не признает оценок, считает их пощечинами, так же, как и дневники, домашние задания и контрольные. В его Лаборатории гуманной педагогики таких понятий нет.

Вообще в нем все необычно: и произношение, и биография, и даже талисман — книга Шота Руставели “Витязь в тигровой шкуре”. “Я всегда ношу ее с собой и на полях пишу, где сейчас нахожусь. У меня так заведено”, — говорит Шалва Александрович. Кстати, в его талисмане–дневнике это уже вторая запись о Кыргызстане. Первый раз он был у нас десять лет назад, когда, как говорит Амонашвили, демонтировали страну. Как все же хорошо, что мы говорим с ним на одном языке и что акцент он делает на любви.

Амалия БЕНЛИЯН.

Оригинал:

Вечерний Бишкек

http://www.vb.kg/2001/04/04/10.htm

Используются технологии uCoz