Икона "Преображение Господне"
Найти: на

Последнее обновление страницы: 30.08.06.

Счетчик посещений Counter.CO.KZ


.: БОГ КАК НЕБЫТИЁ :.

Адепты отрицательного богословия знали и любили этот риск. Еще один шаг вперед — и связь с Богом потеряна. Бога попросту нет! Мы пробили брешь сквозь твердыню катафатики — но увидели в ней не лик Бога, а одну пустоту. Атеизм в его предельно трагической, экзистенциально обостренной форме уже готов занять место веры — но мы вовремя делаем шаг назад, спасая самое святое в наших душах. Однако искушение продолжается! И вот мы как бы осциллируем между “да” и “нет”, бытием и небытием, верой и неверием. Эти колебания законны для ищущего духа. Да не осудит их поверхностный богослов, — быть может, именно здесь проявляется вся полнота богоданной свободы. Балансируя, мы движемся по карнизу пропасти — и это эвристично: в безумии риска обретаются самые сокровенные истины.

Вот несколько цитат из Максима Исповедника — это самое заветное в апофатике: “Оба положения, что Бог есть и что Он не есть могут быть допускаемы в созерцаниях о Боге”. Кому-то такое равноправие тезы и антитезы покажется кощунственным, — но в сущности все наоборот: Бог только тогда Бог, если созданное им бытие настолько самодостаточно, что может мыслиться без всякого Бога. Это ли не знак совершенства? Но читаем дальше: “...оба эти суждения о Боге — я подразумеваю обозначение Его как бытия и как небытия — по праву допустимы, и ни одно из них невозможно в строгом смысле слова”. Несовместимое совместимо? Это заявка на принцип дополнительности в его теологическом варианте. Максим Исповедник понимает: альтернативные точки зрения нельзя соединить синхронно — но в процессе опытного богопознания возможно их чередование. Не эту ли пересменку мы порой наблюдаем в мятущейся душе мистагога? Динамика утверждений и отрицаний становится источником для новых озарений.

Лишь тот, кто допустил — хотя бы на мгновение — небытие Бога, имеет право на выход к Нему. Остальные веруют в антропоморфных фантомов.

Вот поразительные признания Дионисия Ареопагита: “...около Него — все, что относится к бытию, к сущему и к наставшему, Его же Самого не было, не будет и не бывало, Он не возникал и не возникнет, и — более того — Его нет”. Трагедия мысли стоит за этой категоричностью! Дионисий Ареопагит хочет сказать, что понятия бытия, жизни, существования неприменимы к Богу, — он был бы рад противопоставить им нечто превозмогающее, превосходящее, но не может сделать это. Мыслитель пытается круто подняться по вертикали, дабы оторваться от привычной семантики, — но горизонталь прочно удерживает его в пределах своей плоскости. А это значит, что вместо рождения небывалых понятий, которые были бы адекватны Богу самой своей суггестивностью и интуитивностью, мы видим нечто уже знакомое: включается механизм антитетики — понятия порождают собственные антонимы. Нам надо сказать, что Бог больше, чем бытие, — и это неминуемо ведет к идее небытия Бога. Закамуфлируем ее понятием “сверхбытия”? Но ведь внутри него тоже фактически содержится отрицание бытия. Мы в плену антитетики! Как разбить ее наскучивший алгоритм? И вырваться к чему-то новому, неслыханному? Однако язык упрямо оказывает нам сопротивление. Он заводит нас в тупики и лабиринты — он не дает нам сказать о несказанном.

А вдруг и говорить-то не о чем?

И тогда апофатика — это честная капитуляция: мы не смогли найти Бога. Но не потому, что он уходит от нас, а потому, что его нет. Язык изоморфен реальности. Существовать — значит, быть выразимым. И отсюда следует: невыразимое — не существует. Многое ускользало от языка — и все-таки схватывалось им, запечатлевалось в слове. Но только не идея Бога! Она находится за порогом всех средств выражения. Не следует ли отсюда, что ей соответствует Ничто?

Нет сомнений, что подобный ход мыслей воспроизводился многократно — и не только на Земле, но и в сонме космических цивилизаций. Доведенная до экстремальных пределов, апофатика способна поставить человека на грань отчаянья. Возжаждав встречи с Богом, он пробивал к нему туннель через вещество, через язык, — наконец, через мрак апофатики. И что же он нашел в конце туннеля? Отнюдь не свет, а Ничто!

И человек зарыдал.

И всплеск его отчаянья превзошел всякую меру, превратившись в мощнейший теогонический фактор. И Ничто всколыхнулось, обнаружив Единое.

Единое стало безличным Абсолютом. Абсолют, получив импульс молитвенного призыва, раскрылся как Святая Троица, — в нем прорезались черты личного Бога.

Все это было в вечности.

Было всегда.

Кажущееся нам последовательностью находится в пределах одного мига. Этот миг длится во внетемпоральных измерениях космической экзистенции. Боготворчество продолжается — и мы неявно участвуем в нем.

На молитве держится не только мир, но и личный Бог: пресечется последняя молитва — и Святая Троица вместе с творением сколлапсирует в Небытие. Разве внимательный слух не улавливает в апофатике эсхатологические ноты?

Страшно остаться без Бога!

Страшно услышать: — Бог умер!

Дабы и Бог, и человек были всегда, необходим их симбиоз — их сотворчество — их синергия. Необходим Богочеловек. И шире: Богочеловечество.

Умное делание исихастов устремлено к этой цели.

Юрий Линник "Мой исихазм"


Если Вы нашли опечатки или хотите сообщить полезную информацию по данной теме, Вы можете добавить комментарий или отправить письмо

Используются технологии uCoz